Сломанные стрелы
№2 (2473) | Февраль 1980
Рубрика «Без рубрики»
За шесть лет до провозглашения независимости Папуа-Новой Гвинеи английский этнограф Малколм Дирк проводил опрос среди жителей папуасских деревень. Его интересовало, как относятся они к зависимости, чего ждут от нее и что думают об австралийском управлении, срок которого истекал 1976 году. Пятидесятилетний папуас Бели из деревни Ямбон сказал тогда: «Белые нас совсем не понимают. Правда, у них есть лекарства, они построили нам дороги. Но нам нужно гораздо больше. Я очень боюсь, что люди могут снова начать воевать, когда белые уйдут...» И каждый третий из опрошенных говорил примерно то же самое: «Только бы люди не начали убивать друг друга. Со всем остальным мы справимся сами...»
Еще до провозглашения независимости большая часть австралийцев, живших на Новой Гвинее, начала паковать чемоданы. Среди них распространился слух, как выяснилось впоследствии — ложный, что папуасы готовят резню, что воины горных племен собираются в поход на побережье, что колдуны уже варят яды для стрел.
Но никакой резни не было. В горных деревнях, куда весть о создании молодого государства дошла с существенным опозданием, ее отнюдь не восприняли как сигнал к походу на побережье: такие далекие военные походы просто не в обычаях папуасов. Тем не менее тревога, заметная в ответах, записанных Малколмом Кирком, не лишена была оснований. И не случайно премьер-министр страны Майкл Сомаре убеждает своих сограждан в случаях любых межплеменных споров приглашать сотрудников провинциальной администрации: существует специальная должность — посредник в межплеменных конфликтах. На этот пост назначают молодых людей, получивших образование и — главное — не принадлежащих ни к одному из племен данной провинции. На отсутствие работы посредникам жаловаться не приходится.
17 июня 1977 года Кобале Кале, видный чиновник из столицы, ехал в поселок Кундиава в горной провинции Чимбу. Кобале Кале намеревался выставить свою кандидатуру в парламент и должен был выступить на собрании избирателей своего родного племени динга. Путь лежал через местность Коге в земле племени нумаи. На одном из крутых поворотов на дорогу внезапно выскочила маленькая девочка. Водитель резко затормозил, но крылом машины девочку все же задело и отбросило в придорожные заросли. Сбежались люди, кинулись к неподвижному ребенку. Прежде чем они успели добежать до машины, водитель включил полный газ, и автомобиль на максимальной скорости понесся к ближайшему полицейскому посту.
Девочка, как выяснилось потом, осталась невредима, только страшно испугалась. Но Кобале Кале некогда было это выяснять: слишком он боялся за свою жизнь. Опасения чиновника были понятны: по племенному праву — а его власть в горах куда сильнее писаных законов — за погибшего ребенка люди нумаи убили бы его на месте.
На полицейском посту столичного гостя задержали на несколько часов, но, поскольку он приехал сам, по доброй воле заплатил штраф, да и девочка почти не пострадала, отпустили. Под вооруженной охраной его доставили в Кундиаву. Казалось, что тем дело и кончилось. Но четыре дня спустя, когда Кобале Кале возвращался через Коге, машину остановила толпа людей из племени нумаи. Среди них была и мать девочки, она громко кричала и замахивалась на машину мотыгой.
Нумаи заставили Кале выйти из машины. Его схватили за руки, за волосы, куда-то потащили, но вовремя заметили, что на ногах у него белые гольфы — обязательная принадлежность одежды высокопоставленного служащего. Слегка помятого, его отпустили, объяснив, что от смерти его спасает лишь занимаемое положение, и в подтверждение ранили копьем в плечо ехавшего с ним брата — полицейского в небольшом чине.
Племя динга, к которому принадлежал Кале, ожидало как раз такого развития событий. Мужчины заранее раскрасились в боевые цвета, вооружились топорами и копьями, луками со стрелами и ждали на окраине Кундиавы сигнала. Через два часа после отъезда братьев разнесся слух, что Кобале Кале и его брат капрал Кобале Джеффри убиты.
Еще через полчаса воины-динга напали на нумаи. Они подъехали на нескольких японских полугрузовичках к ручью, разделяющему земли обоих племен, по крутой узкой тропе сбежали в долину и ворвались в деревню нумаи, поджигая хижины и убивая свиней. Атака длилась час с небольшим. Нумаи отчаянно защищались и убили одного из нападавших.
На следующий день объединенные силы племени динга — несколько сот воинов — снова ударили по нумаи. На этот раз человеческих жертв не было, но было сожжено сорок хижин и убито двадцать свиней. Туши их динга унесли с собой.
Два дня войны, смерть воина, материальные потери — все это заставило оба племени задуматься. В провинциальную администрацию в Кундиаву побежали по горным тропинкам, прячась друг от друга в зарослях, представители динга и нумаи. На администрацию была последняя надежда. Вмешался посредник, и объявлено было перемирие.
Перемирие длилось почти неделю, пока динга снова не напали на нумаи. Чувствуя себя невольной причиной войны, приехал из Порт-Морсби Кобале Кале. Он пробовал отговорить соплеменников от войны, но те были неумолимы. Столичному сородичу посоветовали — если он не хочет потерять голоса на выборах — или раскраситься, как подобает воину, или немедленно убираться. На берегах пограничного ручья уже столпились вооруженные мужчины.
Напрасно кричали в мегафон полицейские, стоявшие по колено в воде посреди ручья. Напрасно кружил над людьми вертолет, откуда фотографировали самых активных смутьянов. Через рупор с вертолета кричали, что делают это затем, чтобы знать, кого привлечь к суду. С берега на берег летели стрелы и камни. Так длилось три часа. Потом снова установился мир. Унесли раненых. К вечеру прибыл губернатор провинции Чимбу, но старейшины динга и нумаи отказались с ним разговаривать.
Через две недели нумаи явились к динга с предложением мира, но их встретили градом стрел. Одна из них попала в полицейского офицера, сопровождавшего делегацию.
На следующий день нумаи подожгли деревню динга.
А еще через неделю посреднику из прибрежного племени моту вновь удалось уговорить врагов помириться. Для этого следовало устроить общий праздник и публично сломать стрелы. Символическое ломание стрел должно было официально завершить войну и возвестить наступление мира.
Но воины динга, боявшиеся, что их привлекут к суду, спрятали боевое оружие и вместо него сломали несколько тростинок, которым наспех придали вид боевых стрел. Естественно, подлог вызвал у людей нумаи обоснованное сомнение в искренности динга. Но война все-таки кончилась. Дело в том, что из-за войны женщины обоих племен боялись ходить на огороды, и их быстро поглощала буйная тропическая растительность. В обоих племенах приближался голод, и это обстоятельство оказалось весомее всех потерь и обид.
Власти отправили в тюрьму самых воинственно настроенных — человек десять. В виде обвинения им предъявили сделанные с вертолета снимки. Два месяца до обеда заключенные копали огороды, а по вечерам учили государственный язык пиджин-инглиш.
Тем не менее отношения между племенами динга и нумаи оставались напряженными, и направляясь по делам, люди далеко огибали территорию соседей. Для полного успокоения следовало убедить динга все-таки сломать настоящие стрелы. Один лишь посредник из племени моту знает, сколько терпения потребовалось ему, чтобы устроить для обоих племен грандиозный праздник синг-синг. Уговоры продолжались больше года. Главное заключалось в «боди-бизнесе». Этим словом обозначают выкуп за пострадавшего члена племени в кинах — денежных единицах Папуа — Новой Гвинеи. Кроме денег, нужно доставить перья для украшений, свиней и ракушки. Долго подбивали баланс межплеменных потерь, куда входило все — от разбитого носа до сожженной деревни. Наконец гулкие звуки барабана-кунду возвестили о начале синг-синга. Лишь проверив все, что доставили нумаи, динга принесли боевые стрелы и сломали их перед глазами бывших врагов.
Заботы посредника-моту на этом не кончились. Для полного укрепления мира на территории между Гиу и Кундиавой необходимо было организовать несколько свадеб между динга и нумаи. При этом племенам надо было обменяться равным количеством невест. Синг-синг был как раз превосходным поводом и местом для помолвок. Часть свадебных подарков взяла на себя администрация: транзисторные приемники, губную помаду и богато иллюстрированную книгу премьера Сомаре «Юми ванпела пипал» — «Мы один народ». С заключением браков мир между динга и нумаи воцарился на долгое время.
Но племен много, и конфликтам между ними несть числа. Еще не так давно главными причинами стычек были споры из-за земли и кражи свиней. Теперь у папуасов появился еще один предмет для раздоров — автомобили. На узких горных дорогах, где повороты круты, а пешеходы не имеют ни малейшего понятия о правилах движения, участились дорожные происшествия, и порой с весьма печальными последствиями. Если не удалось тут же покарать виновника, месть падает на любого его соплеменника. Так начинается длинная цепь кровной мести.
В нынешней реальности Папуа-Новой Гвинеи и раскрашенные воины с копьями, и везущий их автомобиль дополняют друг друга. Можно научиться править машиной; гораздо труднее видеть в иноплеменнике не чужака, но согражданина. В 1975 году был принят Национальный план развития просвещения на 1976-1980 годы, по которому как можно большее число граждан должно быть охвачено начальным образованием. Прежде всего — научиться общему языку. Пиджин-инглиш учат дети в школах, взрослые на деревенских курсах, правонарушители в местах отбытия наказания.
Беда лишь в том, что новогвинейский горец не привык строить далеко идущие планы и ожидает от всего, что делает, немедленных результатов. На первых порах во многих горных деревушках родители с большой охотой посылали детей в школу. Но, увидев, что это не приносит детям немедленного богатства, население охладело к образованию. И только пример людей, делающих ту работу, которую раньше выполняли только белые (особенно, если они соплеменники), заставляет их взглянуть на школу по-другому. Дети, окончившие деревенскую школу-двухлетку и научившиеся государственному языку, попадают в интернат в провинциальном центре. Выпускника интерната, достаточно овладевшего настоящим английским, могут направить и в университет в Порт-Морсби.
Для него — новогвинейца прежде всего, а потом уже динга, нумаи, яле, моту — само понятие межплеменной розни должно стать чуждым; так по крайней мере надеются власти. Но и тут есть своя проблема — выпускникам университета далеко не всегда хочется вернуться из Порт-Морсби в родную деревушку, где живут натуральным хозяйством, боятся злых духов и ждут козней от ближайших соседей... Среди образованных молодых людей есть немало энтузиастов — как тот посредник-моту, который прекратил войну между динга и нумаи. К сожалению ему пришлось оставить свой пост: он женился на девушке из местного племени и — по правилам — не мог уже выполнять свои обязанности в провинции Чимбу. Трагедии, конечно, здесь нет: в любой другой провинции работы ему хватит. Во всяком случае, на ближайшие годы...
Л. Мартынов
