Древние угры в этногенезе башкир и других народов Урало-Поволжья
Из самой древней из дошедших до нас венгерских хроник, написанной на рубеже XII—XIII веков н.э., известно, что венгры, не выдержав тесноты, «решили выйти из родной земли, чтобы занять себе земли для жилья»1 . В 884 году, «как написано в летописях», они двинулись к западу, «перешли реку Этил» и «пришли в Русцию, которая называется Сусудал (т.е. Северо-Восточную Русь, так как Суздаль в то время еще не существовал. — И.А.)», а потом дошли до Киева и «миновали его, переплыв через реку Денепер»2 . Таким образом, прародина венгров находилась к востоку от Волги.
Арабо-персидские авторы IX—X веков изображают мадьяр противоречиво. Начало границ мадьяр они помещают между страной печенегов и булгарами. В то же время мадьяры у них предстают как соседи славян и русов. Мадьяры изображаются то кочевниками, живущими в шатрах, то имеющими пашни3 . Эти противоречия объясняются тем, что более ранний пласт некритически смешался с более поздними сведениями. К старому слою сведений относится характеристика мадьяр как кочевников. Очевидно, этому кочевническому, скотоводческому периоду исторической жизни мадьярского народа соответствует и определение границ «между страною печенегов и страною... булгар».
Но буквально те же источники, что сообщают о мадьярах-скотоводах, соседствующих с печенегами и булгарами — а.с.(ш)к.л, говорят о лесном и сыром характере земли мадьяр, о соседстве их с Румским морем и двумя реками, из которых в начертании одной явственно читается наименование «Дунай». Близкими соседями мадьяр в такой ситуации предстают дунайские болгары и моравы4 . Цитата из Ибн Русте, на наш взгляд, более точно звучит в переводе Д.А. Хвольсона: «Между землею Печенегов и землею болгарских Эсегель лежит первый из краев маджарских»5 . Ибн Русте и Гардизи сообщают, что волжские булгары состоят из трех классов: Барсул, Аскал и Булкар, «и они все живут в одном месте»6 .
Если «болгарские эсегели» «были племенами или жившими в пределах Волжской Болгарии, или непосредственно с ней граничившими», а территория «Заволжской Печенегии», простиравшаяся до Южноуральских гор и Мугоджар на востоке, включала «и южные, степные районы современного Башкортостана», то «первый из краев маджар» — это «современный Башкортостан в его приуральской лесостепной части»7 .
Об этом же свидетельствуют и данные археологии. Результаты сравнительно-типологического анализа погребального обряда показывают, что памятники кушнаренковского (конца VI — VIII веков) и караякуповского (VIII—IX веков) типов на Южном Урале и в Приуралье составляли часть этнокультурного ареала древнеугорских культур Зауралья и Западной Сибири8 . В то же время караякуповские могильники обнаруживают высокое сходство с могильниками венгров периода завоевания Родины на Дунае, что позволяет сделать вывод об этнокультурном родстве их носителей9 .
Арабский географ Абу Саид ал-Балхи (850—934) пишет о двух башкирских племенах, одно из которых «живет на самой границе» гузов (впоследствии куманов) и булгар, в лесах, а другое соседствует с печенегами и румийцами, т. е. византийцами10 . Несомненно, что под первым «племенем» подразумеваются древнебашкирские племена, обитавшие на Южном Урале11 . Второе «племя» — это башкиры, ушедшие вместе с печенегами на запад. Сообщение ал-Балхи, очевидно, отражает более позднее явление. На месте мадьяр, ушедших с Южного Урала, там помещены башкиры. Поэтому географические координаты как тех, так и других оказались одинаковыми с той лишь разницей, что южными соседями мадьяр были печенеги, а башкир — огузы и кыпчаки.
Венгерский монах-доминиканец Юлиан в 1235—1237 годах совершил путешествие в «Великую Венгрию». Вернувшись из путешествия, весной 1237 года он побывал в Риме, где его доклад папе был записан другим монахом — братом Рихардом. Запись Рихарда начинается со ссылки на историю венгров-христиан, из которой было известно о существовании другой Венгрии, откуда вышли венгры12 .
На поиски оставшихся на востоке венгров отправились четверо братьев-проповедников, один из которых, священник по имени Отто, «нашел кое-кого, [говоривших] на том языке, и узнал от них, в какой стороне те живут, но в область их не входил, а наоборот, вернулся в Венгрию, чтобы взять большее число братьев», однако вскоре по возвращении он умер, «после того, как объяснил всю дорогу для розыска их»13 . Далее следует рассказ о путешествии самого Юлиана, который после долгих мытарств добрался до Волжской Булгарии14 . Создается впечатление, что именно эта страна являлась для него ориентиром. Куда двигаться дальше, он уже не знал. Рихард сообщает, что в одном большом городе Великой Болгарии, который, к сожалению, не назван, «брат (Юлиан. — И.А.) нашел одну венгерскую женщину, которая выдана была замуж в те края из страны, которую он искал.
Она указала брату пути, по которым ему надо идти, утверждая, что через две дневки он, без сомнения, может найти тех венгров, которых ищет. Так и случилось. Ибо он нашел их близ большой реки Этиль»15 . Согласно С.А.Аннинскому, это была река Белая16 . Оказалось, что «язык у них совершенно венгерский: и они его понимали, и он их. Они — язычники, не имеют никакого понятия о Боге, но не почитают и идолов, и живут, как звери»17 .
По мнению Е.П.Казакова, Юлиан встретил «венгерку», указавшую ему дорогу на свою родину, в городе Биляре, а его встреча с «венграми» произошла в двух днях пути от этого города, «на берегу реки Камы, скорее всего в низовьях реки Зай»18 . Однако в источнике речь идет не о двух днях, а о двух дневках. «Дневка» — это старое русское понятие суточного отдыха коней и людей после двух-трех дней пути19 . Стало быть, Юлиан находился в пути в течение 6—9 дней, т.е. ему пришлось преодолеть расстояние в 200—300 км. Значит, он продвинулся значительно дальше на восток, чем представляется Е.П.Казакову. Юлиан оказался «где-то в районе низовьев реки Белой»20 и отнюдь не ошибся. «В башкирском песенном фольклоре, как и в народной речи, Агидель нередко называется Идель»21 .
Юлиановских венгров, таким образом, можно считать носителями чияликской культуры XII—XIV веков, границы распространения которой «очерчиваются поселениями и могильниками Камско-Бельско-Икского междуречья, а восточная граница этой территории проходит по левобережью нижнего течения реки Белой». Кроме того, носителями этой культуры были заселены окрестности современного города Уфы и низовья реки Демы22 . Конечно, носители чияликской культуры не сознавали себя «венграми», как их умышленно называли сами венгры, и не называли свою страну «Великой Венгрией»23 , но, поскольку их финно-угорскую этническую принадлежность можно считать установленной24 , вполне вероятно, что язык, на котором они говорили, мог быть понятен Юлиану. В данной статье рассматривается присутствие и влияние только древних угров и не рассматривается присутствие финских племен (на западе территории) и пермских племен (на севере, северо-западе).
О восточных венграх в источнике сказано: «Татарский народ живет по соседству с ними»25 . Таким образом, восточных венгров Юлиан помещает между булгарами и татарами, т.е. обитателями степного Заволжья. Такие же координаты указаны и у арабо-персидских авторов IX—X веков, помещающих мадьяр между булгарами и печенегами. Поэтому можно не сомневаться в том, что Юлиан действительно нашел прародину венгров. «В этой стране сказанный брат нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский… и сказал, что татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда», собиралось в поход на Запад26 . Таким образом, расстояние от восточных венгров до татар было вдвое больше, чем расстояние от них до булгар.
Это вполне соответствует локализации чияликской культуры на северо-западе современного Башкортостана. Разговор Юлиана с татарским послом состоялся до 20 июня 1236 года, когда Юлиан отправился в обратный путь27 . Надо иметь в виду, что татары, соседи венгров, на правом берегу Волги до завоевания Волжской Булгарии, т.е. до осени 1236 года, еще не жили. Поэтому некорректной представляется сама постановка вопроса о том, переправлялся ли Юлиан на левый берег Волги. Страна, на поиски которой он отправился, по данным древнейшей венгерской хроники, на которую ссылается Рихард, находилась на левом берегу Волги. Поэтому Юлиан не стал особо отмечать этот всем известный факт. К тому же путь до Булгарии был известен по рассказам Отто и не нуждался в подробном описании.
Плано Карпини пишет: «С севера же к Комании, непосредственно за Руссией, Мордвинами и Билерами, то есть великой Булгарией, прилегают Баскарты, то есть великая Венгрия; за Баскартами Паросситы»28 , жившие от них «дальше к северу»29 . И здесь Великая Венгрия помещена между булгарами и обитателями степного Заволжья, хотя появляется третий ориентир — паросситы, соотносимые с этнонимом пор30 . Угорское население фратрии пор преобладало в Удмуртском Прикамье, где находятся святилище Чумайтло и другие памятники31 .
Рубрук называет Моксель, Великую Булгарию и Паскатир, то есть Великую Венгрию, в числе стран северной стороны, которые повинуются татарам32 . Он пишет: «Язык паскатир и венгров — один и тот же; это пастухи, не имеющие никакого города; страна их соприкасается с запада с Великой Булгари ей»33 . Он также указывает, что некие бедные народы, живущие в северной стороне, соприкасаются на западе «с землею Паскатир, а это — Великая Венгрия»34 . Таким образом, появляется еще и четвертый ориентир, в котором можно видеть угорское население Западной Сибири. В рамках очерченной Плано Карпини и Рубруком территории жили и башкиры. Об этом свидетельствуют данные как нарративных источников, так и археологии35 . Этот факт мог послужить поводом для отождествления башкир с «венграми».
Таким образом, арабо-персидские (IX—X века) и западноевропейские (XIII век) авторы не расходятся в определении территории «первого из краев Мадьярских» или «Великой Венгрии»: они помещают ее между булгарами на западе и обитателями степного Заволжья — печенегами, а потом команами или татарами — на юге. Еще два ориентира, указанные Плано Карпини и Рубруком, — предки удмуртов на севере и угры Западной Сибири на востоке — не оставляют никаких сомнений в том, что это была территория современного Башкортостана.
Наличие угорского пласта в топонимии Башкортостана также ни у кого не вызывает сомнений36 . Ареал топонимов угорского происхождения «в значительной степени совпадает с ареалом археологических памятников VII—IX веков, интерпретируемых как древневенгерские»37 . На востоке Татарстана и на западе Башкортостана угорские топонимы концентрируются в низовьях рек Белой и Ика. Имеющийся материал позволяет считать, что «существовал какой-то крупный очаг или этнический регион протовенгров именно в низовьях реки Белой»38 , т. е. там, где произошла встреча Юлиана с уграми, называемыми им «венграми», оставившими памятники чияликского типа.
Рашид ад-Дин пишет, что большая часть войск улуса Джучи «есть потомство этих четырех тысяч (пожалованных Чингиз-ханом Джочи-хану. — И.А.), а что прибавилось [к ним] за последнее время, то — из войск русских, черкесских, кипчакских, маджарских и прочих, которые присоединились к ним»39 . Этноним «маджар» фигурирует в сводном списке названий родов и племен улуса Джучи XIII—XV веков40. Мы не знаем, кто были эти маджары и где они жили. С.Г.Боталов предполагает, что часть мадьярского племенного союза вошла в состав кыпчакской конфедерации и приняла ее самоназвание. «Не случайно этноним «мадьяр» появляется вновь на страницах источников лишь после монгольского нашествия, когда основательно была разрушена родоплеменная структура кыпчакско-половецкого союза»41 .
Топонимическим отражением сведений письменных источников может быть название известного золотоордынского города Маджары на Северном Кавказе, возникшего во второй половине XIII века. Население города состояло из аланов и кыпчаков42 , т. е. не имело к мадьярам никакого отношения. Поэтому «предположение о генетической связи названия исследуемого города с племенным именем «маджар», видимо, преждевременно»43 .
«По словам Махмуда ибн Вали (среднеазиатского автора XVII века. — И.А.), в войске Абу-л-Хайр-хана были ополчения племен уйратов (ойратов. — И.А.), маджаров и кипчаков»44 . Но этих названий нет у Масуда ибн Усмана Кухистани в обширном списке племен, входивших в состав улуса кочевых предков узбеков, т. е. государства Абу-л-Хайр-хана45 . Одно из кыпчакских объединений, кочевавших в Тургайских и Ишимских степях Прииртышья, называлось маджар (мадьяр)-кыпчаки46 . Среди семидесяти элей Ногайской Орды было одно под названием Маджар, не имеющее внутренних подразделений47 . Этноним маджар фигурирует в числе древних племен и родов, име ющихся в составе ногайцев как в прошлом, так и в настоящее время. В этногенезе ногайцев признается угорский компонент48 .
Эти сведения не имеют каких-либо синхронных археологических параллелей. В степной полосе памятники «моложе» XIV века неизвестны, что связано с исчезновением курганного обряда погребения. Связать эти сведения с какими-либо более ранними памятниками также не представляется возможным.
Степные маджары позднего средневековья сыграли определенную роль в этногенезе узбеков, в составе которых сохранилось племя «маджар»49 . Это название было принесено в Мавераннагр кочевыми предками узбеков, обитавшими на территории современного Казахстана50 . Однако в родоплеменном составе казахов образования с подобным названием нет51 .
В «Докончании великого князя Ивана Васильевича с великим князем рязанским Иваном Васильевичем» от 3 июня 1483 года московский князь говорит рязанскому: «А которые люди вышли на Резань от ц(а)р(е)в(и)чя (Даньяра или его отца Касима. — И.А.) и от его кн(я)зеи после живота деда твоего, великог(о) княз(я) Ивана Федорович(а) (умер в 1456 году. — И.А.), бесерменин, или моръдвин, или мачяринъ, черные люди, которые ясакъ ц(а)р(е)в(и)чю дают, и тебе, великому кн(я)зю Ивану, и твоим бояром тех людеи отпустити доброволно на их места, где кто жил»52 . А рязанский князь отвечает московскому: «А которыи люди вышли на Резан(ь) от царевич(а) и от его кн(я)зеи после живота деда моег(о), великог(о) кн(я)зя Ивана Федорович(а), бесерменин, или мордъвин, или мочарин, чорные люди, которые ясак царевич(ю) дают, и мне, великому кн(я)зю Ивану, и моимъ бояром тех людеи отпустити доброволно на их места, где хто жил»53 . Бесермены, мордва и мачяра или мочара, таким образом, составляли население Касимовского ханства, пограничного с Рязанским княжеством.
В 1551 году Иван IV «приказалъ царю (Шигалею. — И.А.) и воеводамъ, чтобы всю Горнюю сторону, приведши къ правде, послали къ городу Казани». «И царь и воеводы горнихъ людей, князей и мурзъ и сотныхъ князей и десятныхъ и Чювашу и Черемису и Мордву и Можаров и Тархановъ, привели къ правде на томъ, что имъ государю царю и великому князю служить и хотети въ всемъ добра, и отъ города отъ Свияжского неотступнымъ быти, и дани и оброкы чернымъ людемъ всякые платить, какъ ихъ государь пожалуетъ и какъ прежнимъ царемъ платили, а полону имъ Руского никакъ у собя не держать, весь освобожати. Да послалъ ихъ царь и воеводы къ городу Казани…» Горных людей перевезли с Горной на Луговую сторону, однако сражение на Арском поле под Казанью они проиграли. Не выдержав натиска крымцев и Казанцев, горные люди «дрогнули и побежали»54 . Тем временем крымцы покинули Казань, а казанцы обратились к государю с челобитной грамотой, где было сказано, что «Чуваша и Черемиса и Мордва и Тарханы и Можары и вся земля Казаньская тебе, государю, челом биють, чтобы государь пожаловалъ, гневъ свой отдалъ, а далъ бы имъ царя Шигалеа на царство»55 . Можары, таким образом, жили на правом берегу Волги и входили в состав Казанского ханства.
Еще в конце XIX века А.Ф.Можаровским был поставлен вопрос: «Где же в наше время эти Можары, или: точнее, их потомки?»56 . По мнению цитируемого автора, они, обитая на нагорной стороне Волги, были поглощены чувашами57 . Подтверждением этому мнению служит то обстоятельство, что чувашей Тетюшского уезда, живущих на реке Кубне, чуваши другой местности называют «Мижерь» (Мижерами) или Мижерь-Татарами58 . В.В. Радлов в заметке к реферату Можаровского отметил, что упоминаемые им Мишяр- Чуваши не единственные потомки «Мажаров». По мнению Радлова, под этим названием русским были известны татары-мишари59 .
В русских письменных источниках, начиная с XIV века, упоминаются не только «можеряне» — производное от «можары», но и «мещеряне» — производное от «мещера». Так называлось мишарское, т. е. тюркоязычное население Мещерской земли60 .
Несмотря на то, что в летописях название «мещера» появляется довольно поздно, «остается археологически устанавливаемый факт существования какого-то чудского племени, выделяемого по племенному наряду в северных районах Рязанской земли. Это не меря и не мордва. Мы можем его условно называть мещерой вне зависимости от самоназвания племени»61 . Вопрос о том, какую роль это племя могло сыграть в этногенезе мишарей, остается открытым.Таким образом, по письменным источникам выделяются три района бытования этнонима «мадьяр» или производных от него названий: 1) Лесостепное Приуралье в IX—XIII веках; 2) Урало-казахстанские степи в период существования улуса Джучи, государства кочевых предков узбеков и Ногайской Орды, т. е. в диапазоне XIV—XVI веков; 3) Волго-Окское междуречье, в пределах которого находилась Мещерская земля, в XIV—XVI веках.
Только в первом из этих районов имеются синхронные археологические памятники, связываемые с уграми. Но сами венгры в IX веке покинули Южный Урал.
По вопросу о том, где проходил путь венгров на запад, в историографии были выделены две точки зрения. «Одна сводится к тому, что венгры двигались через Волгу на Оку и далее в Леведию. Сторонники другой точки зрения полагают, что венгры переправились через Волгу где-то в среднем ее течении, а через Дон в районе Медведицы и Хопра, иначе говоря, их путь проходил по степям»62 . Эти две точки зрения нашли отражение как в отечественной, так и в зарубежной историографии. Б.А. Куфтин считал, что мишари прежде назывались мажарами63 . В качестве источника происхождения этого если не племени, то имени он считал возможным указать «народность мадьяр, обитавших некогда в области Нижней Волги и Дона»64 . Б.А. Куфтин, таким образом, был сторонником точки зрения о южном пути мадьяр на запад, однако его, похоже, не смущало то обстоятельство, что указанная им область не совпадает с районом обитания мишарей. С.П. Толстов также придерживался мнения о выведении имени мишарей от мадьяр65 . Современных венгров, русскую мещеру и татар-мишарей он считал ответвлениями одного племени, которому вместе с тем отводил большую роль в формировании башкирского народа66 .
Очень близка к этим взглядам позиция венгерского исследователя Й. Переньи, согласно которому венгры еще в V—VI веках н.э. жили в лесостепном районе по Оке, где их потомками являются мишари. После миграции основной волны венгерских племен на запад оставшаяся их часть разделилась на две ветви: западная стала называться мещера, а восточная — можары. Первая постепенно ассимилировалась в русском этническом массиве, вторая тюркизировалась. Значительная часть мишарей впоследствии поселилась в Башкирии и растворилась среди башкир. Так Переньи объясняет распространенные представления о родстве башкир, которые, по его мнению, имеют тюркское происхождение, и венгров67 .
Если венгры длительное время жили в лесостепи на правом берегу Волги, то они должны были оставить там многочисленные археологические памят ники. П.Д. Степанов попытался выявить культурный комплекс угорско-мадьярских племен VI—IX веков н.э. на материале раскопок городища Ош Пандо в Мордовии и соседних памятников68 . Одним из обстоятельств, которыми руководствовался автор, было то, что рассматриваемый «культурный комплекс оказался идентичным во многих частях культурному комплексу памятников левобережья Волги и Нижней Камы (Именьковское городище, святилище Шелом, Рождественский могильник и др.)», которые рядом исследователей приписываются угорско-мадьярским племенам69 .
Построения П.Д.Степанова были подвергнуты критике А.П.Смирновым, который пришел к выводу о том, что «нет никаких данных для утверждения о существовании в бассейне реки Суры сколь-либо значительной группы угорско-мадьярских племен. Отсутствие керамики типа приуральской убедительно говорит об этом»70 . Памятники, о которых писал П.Д.Степанов, ныне рассматриваются как древности именьковской культуры, не связываемой с уграми. От мысли о существовании в Волго-Окском междуречье угорской культуры приходится, таким образом, отказаться. Однако это не значит, что угры не оставили там вообще никаких следов.
По мнению В.А.Иванова, угры-мадьяры двигались из Приуралья на запад «по южной кромке восточноевропейской лесостепи», так как движение по более привычной для них северной периферии лесостепи привело бы их к столкновению с волго-камскими булгарами и древнемордовскими племенами, довольно плотно заселявшими территорию Окско-Сурского междуречья71 . Некоторые «следы прохождения древних мадьяр мимо территории расселения древнемордовских племен», южные пределы которой «проходили по широте Самарской Луки, южной излучины Суры и Мокшанско-Цнинского междуречья», все-таки остались: это «редкие находки поясных наборов «древневенгерского типа»… и соединительных колец-тройников в погребениях самых южных мордовских могильников VIII—IX веков»72 . Но мадьяры именно прошли мимо этой территории и не могли здесь задержаться, так как наиболее вероятным временем их миграции из Приуралья на запад, согласно В.А.Иванову, является середина IX века73 . Время прихода мадьяр в Леведию, размещаемой автором в междуречье Днепра и Северского Донца, определяется им началом 70-х годов IX века74 . За такой короткий срок в два десятилетия мадьяры вряд ли могли существенным образом изменить этнический состав населения Окско-Сурского междуречья, даже если они и заходили туда.
Точка зрения С.П.Толстова и Й.Переньи об общности происхождения русской мещеры и татар-мишарей также не подтвердилась. Согласно Т.И.Алексеевой и Б.А.Васильеву, современная мещера образовалась «в результате аккультурации русским населением западной ветви мордвы-эрзи»75 , а мишари — в процессе тюркизации «исходного можарского (мадьярского) ядра». Так указанные исследователи пришли «к выводу о независимых исторических путях формирования культуры и языка» рассматриваемых образований76 , о чем свидетельствует и антропологический материал77 .
Если гипотеза о мадьярском происхождении русской мещеры была, таким образом, отброшена, то относительно татар-мишарей подобные взгляды развивались и дальше. Так, Р.Г. Кузеев отмечает, что «этнически к одному из древних угорских племен мадьярского союза восходят своим происхождением мишари, этноним которых также имеет угорско-мадьярскую основу»78 . В пользу этого вывода свидетельствует наличие в ареале формирования мишарей мадьярской топонимики.
А.Ф.Можаровский указывал на следы пребывания маджар в названиях урочищ Маджар, Можар, Мажар в Уфимской, Казанской, Нижегородской, Рязанской, Тамбовской и Полтавской губерниях. Такие же географические названия имелись в Пензенской и Томской губерниях79 .
По данным Э. Мольнара, «на территории бывших Казанской, Симбирской, Пензенской, Тамбовской, Саратовской, Нижегородской и Рязанской губерний можно встретить большое число наименований местностей, — в большинстве случаев в форме «можар», — связанных с названием венгерского народа (мадьяр)». По мнению исследователя, в этих наименованиях местностей следует видеть память венгров, перешедших Волгу и остановившихся в лесостепи между Волгой и Доном «в тот период, когда нажим печенегов толкнул большинство венгерских племен на запад»80 .
На карте, приложенной к статье Б.А.Васильева, видно, что районы распространения топонимов «мажар» и «буртас» в значительной мере совпадают как между собой, так и с районами современного проживания татар-мишарей81 .
На территории проживания всех «ц-окающих» групп мишарей (сергачской, буинской, керенской) имеются населенные пункты с названием «Мочалы». Этот топоним этимологически восходит к этнониму «мочар» (от «мочар-лы»). Р.Г.Мухамедова отмечает, что «исторические термины буртас, мочар как будто бы ведут нас к «ц-окающей» (прежде всего сергачской) группе мишарей»82 .
М.С.Полубояров на территории Пензенской области выделяет группу гидронимов, не этимологизируемых на материале современных волжских (поволжско-финских) языков, но имеющих аналогии в венгерском. Факт обнаружения «венгерского» термина на Суре и Мокше автор объясняет тем, что этническая история буртасов была «неразрывно связана с этнической историей предков мадьяр». Интересно, что ареал распространения этих названий «совпадает, за небольшим исключением, с местами расположения городищ и селищ с коричнево-красной гончарной керамикой», связываемых с буртасами83 .
Таким образом, изучение этнической истории мадьяр требует специального рассмотрения вопроса о буртасах. В современной науке можно выделить три основные версии об этнической природе буртасов, не считая, разумеется, версию, отождествляющую их с мордвой, несостоятельность которой давно доказана84 .
Г.Е.Афанасьев локализует страну буртасов в границах лесостепного (аланского) варианта салтово-маяцкой культуры, т. е. в бассейне Среднего Дона85 . Исследователь указывает на «возможные варианты перевода этнонима «буртас» сложносоставным словом «бурт/фурт-ас», означающим название аланских племен Северного Кавказа — асов, которые в середине VIII века мигрировали в лесостепную зону бассейна Среднего Дона»86 . Однако в начале Х века, когда лесостепные памятники салтово-маяцкой культуры прекратили существование, «какая-то часть буртасов продвинулась на территорию мордвы и мещеры на Средней Волге, где их упоминают источники вплоть до XVII века»87 .
Б.А.Васильев отмечает, что этноним «мещера» в русской письменности впервые появляется в середине XIV века «и только с XV—XVI веков получает широкое распространение как в тексте летописей, так и в актовых документах». Этот этноним, от которого происходит топоним Мещерская земля или Мещера, «имеет в своей основе самоназвание татар-мишарей («мя шар»)». Мишарей автор отождествляет не только с мещеряками или мещерянами, но и с мижерами или можерянами (мажарами — мачарами), известными по документам XV—XVI веков, предполагая генетическую связь последних с мадьярами. В этих мажарах он видит особую территориальную группу мадьярского племенного союза, которую арабы называли буртасами. Получается, «что буртасы и мадьяры были в далеком прошлом этнически весьма близки друг к другу»88 . При этом Б.А.Васильев не объясняет, почему этноним «буртас» использовался не только в арабских, но и в русских источниках, и с чем было связано возрождение подлинного имени мажаров после XIV века. Аналогичным образом М.С.Полубояров буртасов рассматривает как ветвь мадьярского племени89 . А.В.Расторопов разделяет мнение «о соотнесении буртасов восточных географов с южноугорской группой, близкородственной тем уграм-мадьярам, которые ушли в Паннонию в конце IX века»90 .
Однако письменные источники ничего не сообщают о родстве мадьяр и буртасов. Напротив, «описание как мадьяр, так и буртас вполне очевидно свидетельствует о совершенно разных народах»91 . Очевидно, указания ал-Истахри и Ибн-Хаукала о том, что у буртасов другой язык в отличие от булгар и хазар, вряд ли достаточно для того, чтобы считать язык буртасов «не тюркским, а угорским»92 . Ведь «ни один восточный автор не осмелился написать, что язык буртас подобен мадьярскому»93 .
Е.В.Круглов выделяет авиловскую группу погребальных памятников, «привязанных к руслам рек Волги, Иловли, Иргиза и т. д.»94 . Группа датируется концом VII — началом IX веков95 . Авиловским очень близки памятники II и III групп. «Можно предположить, что эти три группы памятников были оставлены в разные исторические эпохи населением общего происхождения. Действительно, памятники II группы связаны с гуннским наследием, III группа — с эпохой раннетюркских каганатов, а авиловская группа — с эпохой Хазарского каганата»96 . Отмечается, что авиловские захоронения имеют аналогии в кушнаренковско-караякуповских памятниках Приуралья и Прикамья, «а также, причем главным образом, в венгерских могильниках (IX — начала Х века) Подунавья»97 . По мнению Е.В.Круглова, «авиловские памятники предположительно могут быть интерпретированы как угорские (протодревневенгерские)»98 . В таком случае получается, что предки венгров обитали в Поволжье уже с эпохи Великого переселения народов. Какое же тогда место в этногенезе венгров имели кушнаренковско-караякуповские памятники? Е.В.Круглов не ставит такого вопроса, ограничиваясь лишь констатацией их сходства с памятниками выделяемой им авиловской группы.
А.В.Расторопов обращает внимание на то, что расположение авиловской группы памятников «севернее Волго-Донского сближения и южнее Самарской излучины Волги, то есть на той территории, где предположительно локализуются письменные буртасы ранних арабо-персидских авторов, — факт примечательный»99 . По мнению исследователя, «под буртасами эпохи существования Хазарского каганата скорее всего следует понимать угорское население», но не мадьяр, которые вышли из его политической структуры не позднее первой трети IX века100 . Тем не менее буртасы были «этнически близки мадьярам-венграм», «возможно, входя в их политический союз примерно до 30-х годов IX века (гражданской войны в Хазарии)»101 .
Гипотеза о связи буртасов с носителями авиловского типа памятников опирается на сведения ал-Истахри и Ибн-Хаукала о том, что буртасы граничат с хазарами, «и они (буртасы. — И.А.) — народ, расстилающийся по долине Итиля»102 . Б.А.Рыбаков по данным поволжских маршрутов IX—X веков локализует землю буртасов вверх по Волге от района современной Дубовки (выше Волгограда) до района Увека или устья реки Мечетки103 . Точно так же буртасы локализованы на карте ал-Идриси (XII век)104 . Получается, что на этой территории до 30-х годов IX века должны были обитать и венгры, однако о них нет никаких подобных сведений. Прародину венгров источники помещают в лесостепном Приуралье, но буртасы там не находились. Памятники авиловского типа остаются слабо исследованными105 . Они не дают материала для каких-либо надежных этногенетических построений. К тому же эти памятники не соотносятся с буртасами хронологически. Неизвестно, какие памятники пришли им на смену в IX веке, когда буртасы якобы вышли из мадьярского союза.
А.Х.Халиков связывал с буртасами «выявленные в пензенском крае памятники типа Армиевского курганно-грунтового могильника», датируемого IX—X веками. Древнебулгарская и древневенгерская принадлежность могильника исключается106 . А.Х.Халиков предполагал, «что истоки погребального обряда, материальной культуры, а, следовательно, и этноса племен, оставивших памятники типа Армиевского КГМ, т. е. буртасов, уходят корнями в Приаралье и ближайшие районы западной части Средней Азии, Южного Приуралья», населенные гузами. Это в свою очередь «позволяет предполагать, что до рубежа VIII—IX веков буртасы, очевидно, обитали где-то между Южным Уралом и Аральским морем, скорее всего в бассейне рек Урала и Эмбы». И на старых, и на новых местах обитания буртасов их соседями были венгры-мадьяры, что подразумевает существование между ними «достаточно длительных контактов». В Армиевском могильнике следы воздействия погребального обряда мадьяр «проявляются в наличии остатков серебряных наглазников от погребальных масок».
По мнению А.Х.Халикова, эти контакты были настолько тесными и длительными, «что имя мадьяр нередко, очевидно, переходило на буртас»107 . Но могла ли передача этнонима произойти без этнического смешения? Очевидно, только контактами дело не ограничилось. Погребальные маски относятся к сфере духовной культуры и поэтому их нельзя считать простым заимствованием. Напрашивается вывод о том, что в составе буртасов находилась какая-то часть мадьяр.
Гипотеза о связи буртасов с гузами опирается не только на археологические параллели, но и на письменные источники. По утверждению таких источников IX—X веков, как Ибн Русте, Гардизи, «Худуд ал-алам», Бакри, вера буртасов походит на веру гузов108 . Поскольку речь идет о духовной культуре, это сходство нельзя объяснить простым заимствованием. Очевидно, оно объясняется этногенетическим родством. А у Марвази имеется прямое указание на то, что буртасы являются одним из племен гузов109 . А.Х.Халиков неслучайно полагал, «что буртасы по языку были близки к огузоязычным тюркам»110 . Именно в мишарском диалекте имеется «наибольшее число черт огузского типа» по сравнению с другими татарскими диалектами111 .
Если гипотеза А.Х.Халикова верна, то о буртасах можно сказать, что их история до прихода в Волго-Уральский регион «протекала в тесном контакте и при этническом смешении с тюркскими, сако-массагетскими, сармато-аланскими и угорскими племенами Приаралья и присырдарьинских степей»112 . Здесь «во второй половине I тыс. н. э. произошло смешение части угров в тюркской среде, в частности в составе предков башкир»113 . Угорский компонент прослеживается в составе печенегов114 и гузов115 .
Д.М.Исхаков и И.Л.Измайлов видят в буртасах «тюрко-угорскую группу, испытавшую заметное влияние булгарского этноса и культуры»116 . Однако аланскую гипотезу буртасской проблемы тоже нельзя игнорировать. Она тоже по-своему убедительна и от нее нельзя просто отмахнуться, как пытался поступить А.Х.Халиков117 . По мнению Р.Г. Кузеева, «начальная история буртасов связана с аланской ираноязычной этнолингвистической общностью». Вместе с тем исследователь исходил из положения «о многоязычности буртасской общности». «Кроме собственно буртасо-алан, тюркизированных под печенежско-огузским воздействием, в буртасском этническом сообществе присутствовали угры, в том числе угры-мадьяры, оставшиеся после ухода их соплеменников на запад»118 . Аналогичным образом Г.Н.Белорыбкин считает, что «какая-то часть мадьяр все же входила в состав буртас»119 . Однако считать буртасов в целом частью мадьяр недопустимо. Такое мнение не подтверждается ни письменными, ни археологическими источниками. Сложность процесса формирования буртасов послужила причиной возникновения различных гипотез об их происхождении, где определяющая роль отводится только какому-либо одному из участвовавших в этом процессе компонентов. Очевидно, все три гипотезы об этнической природе буртасов — аланская, мадьярская и огузская — имеют право на существование, но ни одна из них не является исчерпывающей. Поэтому плодотворной представляется попытка Р.Г.Кузеева объединить все эти гипотезы.
Последующая история буртасов была тесно связана с историей волжских булгар. С буртасами эпохи позднего средневековья связываются имеющиеся в Волго-Окском междуречье городища и селища, датированные преимущественно домонгольским временем и содержащие близкую к булгарской керамику и другие предметы120 . Эти памятники, находящиеся «преимущественно в северных районах Пензенской области»121 , в современной науке обозначаются как «памятники с красногончарной посудой (КГП)»122 или «памятники с коричнево-красной гончарной посудой (ККГП)»123 . Установлено, что в археологическом плане эти памятники «составляют один из вариантов культуры Волжской Булгарии», а в этническом плане они «оставлены буртасами»124 . Связывать их с булгарами «мешает полное отсутствие в них урало-прикамского компонента (шумящих подвесок, круглодонной посуды с веревочным орнаментом и т. д.), органически присущего культуре болгар»125 .
Эта посуда т. н. постпетрогромского типа, а также ее гибридные варианты, образованные под влиянием круговой керамики булгар, встречаются практически на всех булгарских поселениях домонгольского периода, «составляя от 1,5 до 5% всего керамического материала»126 . Памятники постпетрогромского (чияликского) типа, распространенные в восточной части Волго-Уральского региона в X—XIV веках, связываются с новой миграционной волной угорского населения, последовавшей после ухода мадьяр. Западная часть Волго-Уральского региона, где происходило формирование этнической общности татар-мишарей, этой миграционной волной уже не была затронута. Носители постпетрогромской (чияликской) керамики приняли участие в формировании этнической общности волжских булгар, а через нее и казанских татар, но не татар-мишарей. Очевидно, более значительной была их роль в этногенезе башкир.
Р.Г.Кузеев выделил булгаро-мадьярский компонент древнебашкирского этноса, сформировавшийся в этнической среде булгарских и угорских племен, к которому восходят «следующие родоплеменные образования: племена юрматы, юрми, еней, гайна-тархан, буляр, танып; роды в составе западных табынцев — кесе, кальсер, юмран (юрман); род мишар в составе племени юрматы; родовые подразделения в составе разных племен — нагман, юламан, имес»127. Область расселения булгаро-мадьярских племен Р.Г.Кузеев помещает на западе современной Башкирии, в непосредственном соседстве с булгарами128. Башкирские родоплеменные образования с названиями угорского происхождения «расселены в основном в западной Башкирии, но отдельные группы встречаются и в восточной», хотя там они оказались позднее129. В свете современных данных археологии мы вправе связывать происхождение выделенного Р.Г.Кузеевым булгаро-мадьярского компонента в этногенезе башкир с носителями чияликской культуры Камско-Бельско-Икского междуречья XII—XIV веков, этническая принадлежность которых, по мнению большинства исследователей, была угорской. Поселившись на восточных рубежах Волжской Булгарии, угры испытали ее сильное культурное влияние, что выразилось прежде всего в довольно быстром распространении среди них ислама. Юлиан называет приуральских венгров язычниками, а Рубрук уже пишет о том, что многие из жителей земли Паскатир «стали саррацинами»130. Погребальная обрядность приуральских угров в XIII—XIV веках «имеет ярко выраженные черты, характерные для «булгарских мусульманских» канонов»131.
На западе от основной территории Волжской Булгарии процесс распространения булгарской культуры начался гораздо раньше и оказался гораздо более глубоким, чем на востоке. А.Х.Халиков пензенские городища и селища с ККГП причислял «к булгарскому кругу памятников»132, так как они были оставлены обулгаризированными (обулгаризованными) буртасами133, земли которых находились в составе булгарского государства134. Буртасы в таких условиях «в значительной мере были обулгаризированы, хотя и сохраняли свои особенности в культуре и языке»135 .
Последующая история буртасов и башкир была связана с эпохой кыпчакской миграции. Б.А.Васильев рассматривал эти процессы следующим образом: «В эпоху господства в южнорусских степях половцев, полуоседлая группа мадьяр, сидевшая в лесостепях правобережья Волги, была политически подчинена половцам, подпала под их сильное культурное влияние и переняла их язык», который лежит в основе современного мишарского диалекта. «Тот же процесс происходил на левобережье, где ряд мадьярских групп тюркизировался под влиянием половцев и затем влился в состав башкирского народа», в составе которого «имеются два племени — ене и юрмать мадьярского происхождения»136 . И в современной науке бытует точка зрения о том, что приуральские угры, жившие к востоку от Волжской Булгарии, имели «собирательный этноним баждгарт или бажджарт. Возможно, от этого названия позднетюркские кочевники (традиционно связываемые с кыпчаками. — И.А.), занявшие данную территорию и в XIV—XV веках вытеснившие или ассимилировавшие на севере ее остатки угорского населения, получили название башкир»137.
Однако буртасов нельзя полностью отождествлять с мадьярами. Их мадьярский компонент тюркизировался под влиянием не кыпчаков, а гузов. Формирование этнокультурных признаков, лежащих в основе современной этни ческой характеристики башкирского народа, было результатом позднего смешения и взаимодействия племен кыпчакской миграции с древнебашкирским этносом и расселения смешанных групп в пределах территории нынешней Башкирии138. Некоторые группы древнебашкирских племен сложились в печенежской этнической среде на Сырдарье и в Приаралье139. Значит, это были тюркские, а не угорские племена, а к моменту их миграции в Волго-Уральский регион «основной части мадьярского союза здесь уже не было»140 .
Б.А. Серебренников, констатируя факт отсутствия сколько-нибудь ощутимых следов влияния венгерского языка на башкирский141, видел в нем свидетельство того, «что контакты предков венгров с башкирами не были никогда сколько-нибудь длительными и устойчивыми»142. Отсюда вывод о том, что «непосредственное соседство предков венгров и башкир весьма сомнительно»143.
К совершенно иным выводам пришла С.Ф. Миржанова, согласно которой «тюркизмы венгерского языка в большинстве своем связаны со спецификой именно башкирского языка или его диалектов», что свидетельствует «о присутствовавших в определенный исторический период самых непосредственных башкиро-венгерских этнокультурных и языковых контактах»144. «Обнаружены также общие слова финно-угорского корня. Сугубо специфические из них отмечаются в среднем, сакмарском, кизильском (юго-восточные говоры), гайнинском говорах, то есть в языке представителей тех башкирских племен, которые составили ядро древнебашкирского этноса»145.
Башкиро-угорские (в том числе башкиро-мадьярские) контакты «имели место в разное время и на различных территориях»146. Какая-то часть башкир, ушедшая с печенегами на запад, поселилась в Венгрии. Их в начале XIII века встретил в Алеппо Якут. Они ему сказали, что являются подданными короля Венгрии и пришли в Алеппо для усовершенствования знания ислама147. Эти башкиры, безусловно, находились с венграми в самых непосредственных этнокультурных и языковых контактах, чем, возможно, и объясняется наличие в венгерском языке тюркизмов, отражающих специфику башкирского языка. Финно-угорские слова попадали в башкирский язык и без посредства венгров: через влияние финских племен с запада и пермских — с севера. «Венгерских слов в башкирском языке вообще нет»148.
Процесс кыпчакизации предков современных мишарей и башкир мог начаться уже в домонгольский период, однако надо иметь в виду, что в то время «кыпчаки, занятые борьбой в богатых причерноморских степях и набегами на русские земли, не стремились проникать далеко на север»149. Кыпчакский этап в этнической истории башкир в целом датируется XIII—XIV веками150 . Вместе с тем наиболее активные передвижения кыпчакских групп в Заволжье и на Южном Урале относятся ко второй половине XIV века151. В эпоху распада Золотой Орды развертывается миграция кыпчаков в Среднее Поволжье и на Южный Урал152. Разумеется, «кыпчаки» в данном случае — условное понятие, не идентичное домонгольским кыпчакам. Определенную роль в сложении новой кыпчакской общности сыграл центральноазиатский монголоязычный компонент, передавший всей этой общности известное по письменным источникам название «татары».
Установлено, что чияликское население Икско-Бельского междуречья вплоть до конца XIV века не испытало «каких-либо этнических «вливаний» извне (о чем свидетельствует типологическая однородность памятников XII—XIV веков с указанной территории). Не претерпела никаких изменений и территория, занимаемая населением чияликской культуры»153. Следовательно, процесс вытеснения или ассимиляции потомков носителей чияликской культуры тюрками-кочевниками происходил в XV—XVI веках154. Таким образом, угорский компонент в этногенезе башкир имеет достаточно позднее происхождение. Поэтому можно считать, что он сыграл определенную роль в процессе формирования не древнебашкирского, а современного башкирского этноса, другими основными компонентами которого были кыпчаки и собственно древние башкиры.
Гипотеза о происхождении этнонимов башкир и мадьяр от одной первоначальной формы была предложена Д.А.Хвольсоном155 . Эта гипотеза не выдержала проверки временем156 . Большинство исследователей согласно с выводом о тюркском происхождении этнонима «башкорт»157 . Самоназвания венгров и башкир «не имеют между собой ничего общего…, а смешение этих этнонимов в арабской и персидской литературе имеет объяснение в фонетике тюркских языков-посредников и особенностях арабской графики»158 . Однако Н.А.Баскаков считает, что Д.А.Хвольсон был прав, предполагая, что «этнонимы башкир и мадьяр имели общее происхождение», «хотя он и не указывал на связи этих этнонимов с родоплеменным названием огуров»159 . Исследователь отмечает, «что башкиры, народность которых сформировалась из кыпчакского племени под значительным воздействием булгарского и угорского субстратов, безусловно, находились в тесных генетических связях с хунно-булгарским племенем огуров — угуров — угров, известным на востоке тюркской эйкумены под именем огузов».
Одно из подразделений этого племени называлось оногуры. Это название позже было присвоено венграми160 . А этноним «башкир» имеет общее происхождение с этнонимом печенегов, которые входили в состав огузов, якобы выделившихся из огуров, т. е. угров161 . Таким образом, даже в такой ситуации получается, что происхождение башкир было связано с огузо-печенежской, но не собственно угорской средой. В то же время выше уже говорилось о наличии в составе огузов угорского компонента, «давшего имя всему огузскому союзу племен»162 .
В отечественной и зарубежной историографии широко распространена точка зрения о том, что этноним «мишар» имеет угорское происхождение и является развитием первоначального этнонима «мадьяр»163 . Промежуточной формой, по мнению А.Х.Халикова, является этноним «можар» и производные от него названия можеры, можеряне и мачеряне, упоминаемые в XV—XVI веках в Западном Поволжье. В источниках XVI века и позднее этот этноним все чаще начинает выступать в форме «мещер — мишар», которая переносится на новые места расселения татар-мишарей164 . Однако для М.З.Закиева теория, по которой мишари получили свой этноним от мадьяр, неприемлема, ибо, во-первых, их этноним «является изначально тюркским», а во-вторых, мишари в таком случае «должны были испытать сильное влияние венгерского языка, но такого влияния, как известно, нет»165 . Эти аспекты являются, конечно, сугубо лингвистическими, однако сходство между терминами «мадьяр» и «мишар» заметно и для исследователей, не являющихся специалистами в языкознании, и игнорировать этот факт нельзя166 .
Нет оснований полагать, что мадьярский компонент преобладал в составе буртасов. Поэтому остается неясным, каким образом этноним «мишар» вытеснил этноним «буртас». С определенностью можно сказать только то, что ситуация была гораздо сложнее, и ее нельзя объяснить простой сменой этнонима. По всей видимости, соотношение между историческими буртасами и современными мишарями было таким же, как между кыпчаками и половцами, которые в современной науке рассматриваются в качестве двух различных, хотя и родственных друг другу, этносов167 . «Кипчаки были только организующей политической основой новой общности», в состав которой наряду с ними вошли остатки огузо-печенежского населения. «Новое объединение получило тюркское название «куманы», в переводе на славянский язык — «половцы»… По-видимому, разница между кипчаками и куманами-половцами была так велика, что переложение старого наименования на совершенно иную общность было невозможно для современников»168 .
В материальной и духовной культуре «ц-окающих» мишарей, особенно сергачской их группы, выявлены некоторые особенности (висячие котлы, нашивки на женской рубахе, украшение женской одежды аппликацией, композиция узоров, следы почитания медведя), восходящие к угорской традиции169 . Это дает «возможность предполагать участие в этногенезе мишарей тюркизированных угров-мочар. Однако этот этнос, положивший начало их названию, не сыграл решающей роли в формировании этнической основы татар-мишарей в целом», которую, как показывает анализ этнографического материала, «составляли прежде всего тюркоязычные племена». Этим объясняется сближение или даже совпадение культуры мишарей с культурой казанских татар. Однако именно наличие в этнической основе мишарей мочарского (угорского) компонента «и отличает их культуру от культуры казанских татар»170 . Следы кыпчакской культуры особенно чувствуются в культуре и быте «ч-окающих» групп мишарей, для которых сам термин «мишар» «совершенно неизвестен и даже звучит обидным»171 .
Таким образом, можно согласиться с мнением о том, что татары-мишари сложились в процессе и результате взаимодействия двух основных компонентов — буртасов и кыпчаков172 . Именно такое решение проблемы, на наш взгляд, является оптимальным. Этническая группа мишарей-татар состоит из двух основных подгрупп: мокшанско-темниковской («ч-окающей») на юго-западе и сергачско-сурской («ц-окающей») на северо-востоке173 , первая из которых восходит к кыпчакам, а вторая к буртасам174 . Сторонники других гипотез мишарей всецело производят либо от пришедших в Волго-Окское междуречье после монгольского нашествия кыпчаков175 , либо от поселившихся там несколько раньше буртасов176 . Основой так того, так и другого подхода является «ошибочное представление о единой мишарской народности, происходившей от одного этнического субстрата»177 .
В культуре башкир выделяется угро-самодийский пласт, часть элементов которого, «по происхождению наиболее поздняя, имеет единственным источником угорскую среду. Их перечень включает срубные летние домики с несомкнутыми скатами, ступательную площадку на лыжах и сложные способы их крепления с дополнительными петлями»178 . Угорские элементы (головные уборы с околоушными подвесками, украшение пол одежды нашивками и пр.) составляют яркую по колориту группу вещей в башкирском костюме179 . Угорский пласт выделяется и в башкирской вышивке (симметричные изображения птиц и техника вертикального стежка)180 .
Р.Г.Кузеев отмечал, что башкирские этнонимы «булгаро-угорского» слоя «проникли в Башкирию с запада» и даже предполагал, «что они восходят к тюркизированным уграм буртасского этнокультурного мира»181 . Однако у нас нет никаких данных о переселении буртасов в Заволжье. Поэтому происхождение этих этнонимов, равно как и соответствующих им родоплеменных подраз делений в составе башкир, очевидно, надо связывать с булгарским этнокультурным миром, к которому в определенной мере принадлежали и сами буртасы. Между тем данные антропологии и этнографии свидетельствуют о более заметном участии угорского компонента в процессе формирования физического типа и материальной культуры восточных, нежели западных башкир.
Угорский расогенетический пласт вскрывается и в краниологическом комплексе башкир. Наиболее близкими к уграм Западной Сибири являются северо-восточные и зауральские башкиры182. «Следы тюрко-угорских контактов (в народной одежде башкир. — И.А.) явно проступают в юго-восточных районах расселения башкир, а также в челябинском и курганском Зауралье». Восточный башкирский костюм по ряду сходных черт объединяется с хантыйским183. Даже некоторые переднеазиатские по своей природе традиции, появившиеся в костюме башкир под влиянием угров, распространены главным образом в Зауралье184.
Очевидно, угры, обитавшие в западной части современного Башкортостана, подверглись значительно более ранней ассимиляции, чем в восточной. Поэтому многие черты традиционной культуры, а возможно и антропологического типа, у них оказались утраченными под влиянием более развитых в культурном отношении западных соседей — булгар, что могло сопровождаться и смешением с ними. А сохранению угорских черт в культуре и антропологическом типе восточных башкир могло способствовать их постоянное общение с восточными соседями — хантами.
Общие явления в процессах этногенеза башкир и татар-мишарей были связаны прежде всего с участием в формировании этих общностей раннетюркского — огузо-печенежского и позднетюркского — кыпчакского компонентов. Важную роль сыграло и влияние булгарской культуры. Кыпчак¬ский этап этнической истории предков современных башкир и татар-мишарей датируется золотоордынским периодом. Напротив, угорский компонент в процессе формирования этих общностей имел различное происхождение. Угорский компонент в этногенезе мишарей был связан с первой (мадьярской) волной угорской миграции на запад, в то время как башкиры на Южном Урале в непосредственный контакт с мадьярами, по-видимому, не вступали.
Но в этногенезе башкир значительную роль сыграла вторая волна угорской миграции на запад, связываемая с памятниками чияликской культуры, которая до ареала формирования мишарей не докатилась. Угорское наследие в этногенезе мишарей выразилось в их этнониме и традиционной культуре «ц-окающих» групп, прежде всего сергачской, не оставив практически никакого следа в антропологическом типе и языке. Угорское наследие в этногенезе башкир выразилось в этнонимах «булгаро-мадьярского» круга, изначально распространенных в пределах Западной Башкирии, а также в некоторых чертах материальной культуры, антропологического типа и языка главным образом восточных башкир, что объясняется их соседством и длительным общением с уграми Западной Сибири.
Трудно сказать, в формировании какой из рассматриваемых общностей роль угорского компонента была более значительной. В ареале формирования мишарей нет такого количества археологических памятников, связываемых с угорской культурной традицией, как на территории Башкортостана. В то же время «сергачские мишари отличались большим своеобразием культурно-бытовых традиций» не только по сравнению с казанскими татарами, но также башкирами и чувашами185.
И все же в этногенезе как башкир, так и татар-мишарей, угорский компонент, в отличие от тюркского, не сыграл основной, определяющей роли, хотя отрицать его значение тоже нельзя. Тот факт, что «в культуре и этническом составе башкир обнаруживаются признаки, особенно сближающие их с мишарями»186, объясняется прежде всего общей тюркской основой этих двух этнических общностей. О древних связях башкир и мишарей «свидетельствует и единство некоторых фонетических особенностей их языков, восходящих к кыпчакскому (в частности к половецко-куманскому) языку»187.
Примечания
1. Эрдели И. Извлечения из хроники Венгерского Анонима // Вопросы археологии Урала. Свердловск; Ижевск, 1967. Вып. 7. С. 174.
2. Там же. С. 175.
3. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе // Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии. М., 1996. С. 298.
4. Там же. С. 347-348.
5. Хвольсон Д.А. Известия о хозарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и русских Абу Али Ахмеда Бен Омар Ибн-Даста // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1868 г., декабрь. Ч. 140. С. 669.
6. Macartney C.A. The Oldest Report on the Countries of the North // Macartney C.A. The Magyars in the Ninth Century. Cambridge, 1930. Р. 192.
7. Иванов В.А. Древние угры-мадьяры в Восточной Европе. Уфа, 1999. С. 82.
8. Там же. С. 69.
9. Там же. С. 80.
10. Хвольсон Д.А. Указ. соч. С. 710.
11. Мажитов Н.А. Южный Урал в VII-XIV вв. М., 1977. С. 154; Иванов В.А., Яминов А.Ф. Башкирия и башкиры в средневековых письменных источниках // Иванов В.А. Откуда ты, мой предок? СПб., 1994. С. 118.
12. Аннинский С.А. Известия венгерских миссионеров XIII-XIV вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. М.; Л., 1940. Т. III.С. 77.
13. Там же. С. 77-78.
14. Там же. С. 78-80.
15. Там же. С. 81.
16. Там же. С. 73, 81, примеч. 1.
17. Там же. С. 81.
18. Казаков Е.П. Волжская Булгария и финно-угорский мир // Finno-Ugrica. № 1. Казань, 1997. С. 41, 53, рис. 10.
19. Рыбаков Б.А. Путь из Булгара в Киев // Древности Восточной Европы. М., 1969. С. 190.
20. Гарустович Г.Н. Об этнической принадлежности раннемусульманских памятников Западной и Центральной Башкирии // Проблемы древних угров на Южном Урале. Уфа, 1988. С. 135.
21. Башкирское народное творчество. Уфа, 1999. Т. 10. С. 343.
22. Гарустович Г.Н., Иванов В.А. Ареал расселения угров на Южном Урале и в Приуралье во второй половине I — начале II тыс. н. э. // Проблемы этногенеза финно-угорских народов Приуралья. Ижевск, 1992. С. 25-27.
23. Иванов В.А. Указ. соч. С. 84.
24. История Башкортостана с древнейших времен до 60-х годов XIX века. Уфа, 1996. С. 86, 94.
25. Аннинский С.А. Указ. соч. С. 81.
26. Там же. С. 81.
27. Там же. С. 82.
28. Иоанн де Плано Карпини. История Монгалов. СПб., 1911. С. 50.
29. Там же. С. 25.
30. Казаков Е.П. Указ. соч. С. 43.
31. Там же. С. 39-40.
32. Вильгельм де Рубрук. Путешествие в восточные страны. СПб., 1911. С. 76.
33. Там же. С. 101.
34. Там же. С. 134.
35. Антонов И.В. Этническая история Волго-Уральского региона в XIII — начале XV вв. (историко-археологическое исследование). Уфа, 2006. С. 61-66.
36. Хисамитдинова Ф.Г. Угорская субстратная топонимия на –ш/-с в Баш¬¬ки¬рии //¬¬ Проблемы древних угров на Южном Урале. С. 102.
37. Там же. С. 110.
38. Арсланов Л.Ш., Казаков Е.П., Корепанов К.И. Финны, угры и самодийцы в Восточном Закамье (III в. до н. э. — XIV в. н. э.): опыт археолого-топонимического изучения этнокультурной истории региона. Елабуга, 1993. С. 108.
39. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. М.; Л., 1952. Т. I. Кн. 2. С. 275.
40. Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы Евразийских степей: древность и средневековье. СПб., 2000. С. 208.
41. Древняя история Южного Зауралья. Челябинск, 2000. Т. II. С. 365.
42. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988. С. 199.
43. Волкова Н.Г. Маджары (из истории городов Северного Кавказа) // Кавказский этнографический сборник. Вып. V. М., 1972. С. 43.
44. Ахмедов Б.А. Государство кочевых узбеков. М., 1965. С. 16.
45. Там же.
46. Мухаметов Ф.Ф. К истории Урало-Иртышского междуречья в XV в. // Этнос. Общество. Цивилизация: Кузеевские чтения. Уфа, 2006. С. 240.
47. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2002. С. 502.
48. Сикалиев А. Древнетюркские письменные памятники и ногайцы // Советская тюркология. Баку, 1970. № 4. С. 132.
49. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948. С. 246.
50. Аристов Н.А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности // Живая старина. Вып. III-IV. СПб., 1896.
51. См.: Востров В.В., Муканов М.С. Родоплеменной состав и расселение казахов. (Конец XIX — начало ХХ в.). Алма-Ата, 1968.
52. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.-Л., 1950. С. 284.
53. Там же. С. 288.
54. Полное собрание русских летописей. М., 1965. Т. 13. С. 165, 466-467.
55. Там же. С. 167, 468.
56. Можаровский А.Ф. Где искать в наше время потомков тех Можар, которые в 1551 году среди поля Арского бились с Казанцами верные присяге Русскому Царю // Труды IV Археологического Съезда в России. Казань, 1884. Т. I. II. С. 18.
57. Там же. С. 19.
58. Там же. С. 20.
59. Там же. С. 17, примеч. 1.
60. Алексеева Т. И., Васильев Б.А. К вопросу о генетическом родстве русской мещеры и татар-мишарей // Краткие сообщения Института этнографии имени Миклухо-Маклая. М., 1959. Вып. XXXI. С. 3.
61. Монгайт А.Л. Рязанская земля. М., 1961. С. 117.
62. Москаленко А.Н. Славяно-венгерские отношения в IX в. и древнерусское население среднего и верхнего Дона // Проблемы археологии и древней истории угров. М., 1972. С. 191.
63. Куфтин Б.А. Татары касимовские и татары-мишари Центрально-Промышленной области. К вопросу выяснения областных типов и составных элементов волго-татарской этнической культуры (Этническое наименование и элементы жилища) // Культура и быт населения Центрально-Промышленной области (этнологические исследования и материалы). М., 1929. С. 138.
64. Там же. С. 139.
65. Толстов С.П. Итоги и перспективы этнологического изучения национальных групп Нижегородской губернии // Культура и быт населения Центрально-Промышленной области (этнологические исследования и материалы). С. 158.
66. Там же. С. 159.
67. Гарипов Т.М., Кузеев Р.Г. Отчет о научной командировке в Венгерскую Народную Республику // Археология и этнография Башкирии. Уфа, 1962. I. С. 325-326.
68. Степанов П.Д. Памятники угорско-мадьярских (венгерских) племен в Среднем Поволжье // Археология и этнография Башкирии. Уфа, 1964. II. С. 137.
69. Там же. С. 144.
70. Смирнов А.П. Археологические данные об угро-венграх в Поволжье // Проблемы археологии и древней истории угров. С. 94.
71. Иванов В.А. Указ. соч. С. 93.
72. Там же. С. 97.
73. Там же. С. 89.
74. Там же. С. 105.
75. Алексеева Т.И., Васильев Б.А. Указ. соч. С. 8.
76. Там же. С. 9.
77. Там же. С. 11.
78. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа: этнический состав, история расселения. М., 1974. С. 127.
79. Можаровский А.Ф. Указ. соч. С. 19.
80. Мольнар Э. Проблемы этногенеза и древней истории венгерского народа // Studia Historica Academiae Scientiarum Hungaricae. Budapestini, 1955. 13. С. 118.
81. Васильев Б.А. Проблема буртасов и мордва // Вопросы этнической истории мордовского народа. М., 1960. Карта-вклейка.
82. Мухамедова Р.Г. Татары-мишари: историко-этнографическое исследование. М., 1972. С. 17.
83. Полубояров М.С. Пензенская топонимия в свете буртасской проблемы // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. Пенза, 1990. С. 70-71.
84. См.: Васильев Б.А. Указ. соч.
85. Афанасьев Г.Е. Население лесостепной зоны бассейна Среднего Дона в VIII-X вв. (аланский вариант салтово-маяцкой культуры). М., 1987. С. 165.
86. Там же. С. 167.
87. Афанасьев Г.Е. Буртасы // Исчезнувшие народы. М., 1988. С. 96.
88. Васильев Б.А. Указ. соч. С. 205–209.
89. Полубояров М.С. Указ. соч. С. 75.
90. Расторопов А.В. К вопросу о локализации буртасов по письменным и археологическим источникам // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. С. 77.
91. Белорыбкин Г.Н. Изучение буртас: итоги и перспективы // Краеведение. Пенза, 1998. № 1-2. С. 31.
92. Расторопов А.В. Загадочные буртасы // Там же. С. 26-27.
93. Белорыбкин Г.Н. Изучение буртас: итоги и перспективы. С. 34.
94. Круглов Е.В. Памятники авиловского типа и проблема их этнокультурной атрибуции // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. С. 47.
95. Там же. С. 48.
96. Там же. С. 49.
97. Там же.
98. Там же. С. 50.
99. Расторопов А.В. Загадочные буртасы. С. 25-26.
100. Там же. С. 26.
101. Там же. С. 28.
102. Калинина Т.М. Восточная Европа в представлениях ал-Истахри, Ибн Хаукала, ал-Масуди (в связи с проблемой буртасов) // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. С. 35.
103. Рыбаков Б.А. Русские земли по карте Идриси 1154 года // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры. М., 1952. Вып. XLIII. С. 29, примеч. 2.
104. Там же. С. 28, рис. 10; рис. 1, 14.
105. Расторопов А.В. Загадочные буртасы. С. 25-26.
106. Халиков А.Х. Буртасы и их историко-археологическое определение // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. С. 88-91.
107. Там же. С. 93-96.
108. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1962. Т. I. С. 246-247.
109. Васильев Б.А. Указ. соч. С. 193.
110. Халиков А.Х. Татарский народ и его предки. Казань, 1989. С. 85, примеч. 3.
111. Махмутова Л.Т. 1) О некоторых этнических компонентах татарского народа по диалектным данным // Тезисы докладов Итоговой научной сессии за 1970 г. Казань, 1971. С. 117; 2) Опыт исследования тюркских диалектов (мишарский диалект татар¬ского языка). М., 1978. С. 258.
112. Кузеев Р.Г. Историческая этнография башкирского народа. Уфа, 1978. С. 178.
113. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. С. 204.
114. Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. СПб., 2003. С. 45.
115. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. С. 246; Артамонов М.И. История хазар. СПб., 2001. С. 568; Гумилев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. М., 1998. С. 255.
116. Татары. М., 2001. С. 61.
117. См.: Халиков А.Х. К вопросу об этнической территории буртасов во второй половине VIII — начале Х в. // Советская этнография. 1985. № 5. С. 161-164; Афанасьев Г.Е. Буртасы и лесостепной вариант салтово-маяцкой культуры (ответ А.Х. Халикову) // Там же. С. 164-169.
118. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала: этногенетический взгляд на историю. М., 1992. С. 71.
119. Белорыбкин Г.Н. Изучение буртас: итоги и перспективы. С. 34.
120. Халиков А.Х. Татарский народ и его предки. С. 88.
121. Полесских М.Р. О культуре и некоторых ремеслах обулгаризированных буртас // Из истории ранних булгар. Казань, 1981. С. 56.
122. Белорыбкин Г.Н., Кишинская С.А. Историография древней истории Пензенского края: учебно-методическое пособие для студентов исторического факультета. Пенза, 1995. С. 29.
123. Там же. С. 30.
124. Белорыбкин Г.Н. Городища X-XIII вв. Верхнего Посурья и Примокшанья (материалы к археологической карте) // Страницы истории Волго-Донья. Пенза, 1995. С. 42.
125. Казаков Е.П. Этапы взаимодействия волжских булгар с финнами Поволжья // Средневековые древности Волго-Камья. Йошкар-Ола, 1992. С. 48.
126. Казаков Е.П. Волжская Булгария и финно-угорский мир // Finno-Ugrica. Казань, 1997. № 1. С. 37.
127. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. С. 416.
128. Там же. С. 525-526, карты 15-16.
129. Там же. С. 424.
130. Вильгельм де Рубрук. Указ. соч. С. 101.
131. Гарустович Г.Н. Население Волго-Уральской лесостепи в первой половине II тысячелетия нашей эры: автореф. канд. дисс. Уфа, 1998. С. 21.
132. Халиков А.Х. Исторические корни общности татар-мишарей и казанских татар // Tatarica. Vammalan, 1987. С. 343.
133. Халиков А.Х. 1) Происхождение татар Поволжья и Приуралья. Казань, 1978. С. 63; 2) Татарский народ и его предки. С. 88-89.
134. Халиков А.Х. Венгры, болгары и буртасы в Среднем Поволжье и Приуралье // Урало-алтаистика. (Археология. Этнография. Язык). Новосибирск, 1985. С. 28, 30.
135. Халиков А.Х., Валиуллина С.И. Проблемы изучения археологии Среднего Поволжья и Приуралья в Казанском университете // Страницы истории Поволжья и Приуралья. Казань, 1984. С. 174; Халиков А.Х. Исторические корни общности татар-мишарей и казанских татар. С. 345.
136. Васильев Б.А. Указ. соч. С. 208.
137. Арсланов Л.Ш., Казаков Е.П., Корепанов К.И. Указ. соч. С. 22.
138. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. С. 481.
139. Там же. С. 507.
140. Там же. С. 438.
141. Серебренников Б.А. К вопросу о связи башкирского языка с венгерским. Уфа, 1963. С. 10.
142. Там же. С. 12.
143. Там же. С. 22.
144. Миржанова С.Ф. О древних этноязыковых связях башкир и венгров // Советская тюркология. Баку, 1981. № 1. С. 44-45.
145. Там же. С. 47-48.
146. Кузеев Р.Г. Историческая этнография башкирского народа. С. 165.
147. Хвольсон Д.А. Известия о хозарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и русских Абу Али Ахмеда Бен Омар Ибн-Даста // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1868 г., декабрь. Ч. 140. С. 711.
148. Серебренников Б.А. Указ. соч. С. 10.
149. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. С. 457.
150. Там же. С. 463.
151. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала: этногенетический взгляд на историю. М., 1992. С. 75.
152. Там же. С. 314.
153. Яминов А.Ф. Южный Урал в XIII-XIV вв.: канд. дисс. Уфа, 1995. С. 156.
154. Казаков Е.П. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарии. М., 1978. С. 98.
155. Хвольсон Д.А. Указ. соч. С. 716-717.
156. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. С. 445, 446.
157. Там же. С. 449.
158. Напольских В.В. Введение в историческую уралистику. Ижевск, 1997. С. 66.
159. Баскаков Н.А. О происхождении этнонима башкир // Этническая ономастика. М., 1984. С. 16.
160. Там же. С. 14.
161. Там же. С. 16-17.
162. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. С. 246.
163. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. С. 424; Халиков А.Х. Буртасы и их историко-археологическое определение. С. 97.
164. Халиков А.Х. Буртасы и их историко-археологическое определение. С. 97.
165. Закиев М.З. О мишарях и мадьярах // Tatarica. С. 283.
166. Белорыбкин Г.Н. Изучение буртас: итоги и перспективы. С. 34.
167. Ахинжанов С.М. Кыпчаки в истории средневекового Казахстана. Алма-Ата, 1989. С. 271.
168. Плетнева С.А. Кочевники Средневековья: поиски исторических закономерностей. М., 1982. С. 61.
169. Мухамедова Р.Г. К проблеме этногенеза татар-мишарей // Tatarica. С. 251; Этнотерриториальные группы татар Поволжья и Урала и вопросы их формирования: историко-этнографический атлас татарского народа. Казань, 2002. С. 115.
170. Мухамедова Р.Г. Татары-мишари. С. 17.
171. Мухамедова Р.Г. Основные этнические компоненты в составе татар-мишарей по данным этнографии // Тезисы докладов Итоговой научной сессии за 1970 г. С. 122.
172. Мухамедова Р.Г. Основные этнические компоненты в составе татар-мишарей по данным этнографии. С. 119-123; Кузеев Р.Г. Кыпчакско-золотоордынский компонент в составе тюркских народов лесостепной Евразии // Этнологические исследования в Башкортостане. Уфа, 1994. С. 48.
173. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. С. 244, 246.
174. Мухамедова Р.Г. Основные этнические компоненты в составе татар-мишарей по данным этнографии. С. 122.
175. Садур В.Г. Межэтнические контакты и этническая неоднородность татарского населения СССР // География и культура этнографических групп татар в СССР. М., 1983. С. 5.
176. Халиков А.Х. К проблеме происхождения татар-мишарей (о булгаро-буртасской подоснове) // Тюркология-88.Фрунзе, 1988. С. 574.
177. Орлов А.М. К вопросу о происхождении татар-мишарей // Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность. М., 1997. Т. III. С. 35.
178. Шитова С.Н. Сибирские таежные черты в материальной культуре и хозяйстве башкир // Этнография Башкирии. Уфа, 1976. С. 92-93.
179. Шитова С.Н. Финно-угорский компонент в народной одежде башкир // Исследования по исторической этнографии Башкирии. Уфа, 1984. С. 25.
180. Никонорова Е.Е. Орнамент счетной вышивки башкир. Уфа, 2002. С. 201.
181. Кузеев Р.Г. 1) О роли буртасов в этногенезе тюркских народов лесостепного Севера Евразии // Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. С. 55; 2) Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. С. 72.
182. Юсупов Р.М. Краниология башкир. Л., 1989. С. 144.
183. Шитова С.Н. Финно-угорский компонент в народной одежде башкир. С. 25.
184. Там же. С. 26.
185. Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. С. 246.
186. Кузеев Р.Г. 1) О роли буртасов в этногенезе тюркских народов лесостепного Севера Евразии. С. 54; 2) Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. С. 72.
187. Миржанова С.Ф. Указ. соч. С. 39.
